Эдгар-Жермен-Илер де Га, или Эдгар Дега (1834-1917) — французский живописец, один из виднейших и оригинальнейших представителей импрессионистского движения. 

Биография и творчество 

Дега родился 19 июля 1834 года в Париже, в обеспеченной семье аристократического происхождения Огюста де Га и Селестины Мюссон. Он был старшим из пятерых детей. В возрасте 13 лет Эдгар потерял мать, что явилось для него серьёзнейшим ударом. Позже, в молодости, под влиянием новых социальных идей, Эдгар изменил свою фамилию с де Га на менее «аристократическую» Дега. 

Отец художника, Огюст де Га, управлял французским отделением крупного банка, основанного в Италии дедом Эдгара Дега, Рене Илером де Га. Илер де Га эмигрировал в Италию в годы Французской революции, полагая, что его жизнь в опасности. Мать Эдгара, Селестина Мюссон, была родом из французской семьи, обосновавшейся в Америке. Ее отец был брокером на хлопковой бирже в Новом Орлеане. Мать умерла, когда Эдгару исполнилось всего лишь 13 лет. 

Ранний период 

Желание рисовать начало проявляться у Дега уже в детстве. Впрочем, отец ему прочил карьеру юриста, однако у Эдгара не было большого желания и способностей к юриспруденции, а обеспеченность семьи позволяла ему заниматься живописью, не особо заботясь о пропитании. Не нуждаясь остро в деньгах, Дега мог себе позволить не продавать свои работы и трудиться над ними снова и снова, стремясь к совершенству. Дега был явным перфекционистом, доходящим в своей страсти к идеальной гармонии до потери ощущения реальности. Уже в начале своего долгого творческого пути Дега был художником, у которого, как шутили, только отобрав картину, можно было прекратить работу над ней. 

В 20 лет (1854 год) Дега поступает в ученичество в мастерскую известного в свое время художника Ламота, бывшего в свою очередь учеником великого Энгра. В знакомой семье Дега случалось видеть Энгра, и он надолго сохранил в памяти его облик, и на всю жизнь сохранил любовь к энгровской певучей линии и к ясной форме. Дега любил также других великих рисовальщиков — Никола Пуссена, Ганса Гольбейна — и копировал в Лувре их работы с таким усердием и мастерством, что трудно бывало отличить копию от оригинала. 

Луи Ламот — фигура по тем временам достаточно известная, хотя в наше время творчество этого художника практически забыто. Ламот сумел передать Дега любовь к четким контурам, которые так ценил в рисунке сам Энгр. В 1855 году Дега удалось самому увидеться с Энгром, которому в то время исполнилось 75 лет, и даже получить от него совет: «Рисуйте линии, молодой человек, как можно больше, по памяти или с натуры». Курбе и Делакруа оказали определенное влияние на творчество Дега, однако действительным, признаваемым им авторитетом до конца жизни для художника оставался Энгр. 

Эдгар изучал творения великих мастеров живописи в Лувре, за время своей жизни несколько раз посещал Италию (где проживали его родственники по линии отца), где имел возможность знакомиться с шедеврами мастеров Итальянского Возрождения. Особый интерес у живописца вызывали такие старые итальянские мастера как Мантенья, Беллини, Гирландайо и Джотто. В этот период кумирами для него становятся Андреа Мантенья и Паоло Веронезе, одухотворенная и красочная живопись которых буквально поразила молодого художника. Для его ранних работ характерны резкий и точный рисунок, зоркая наблюдательность, сочетающиеся то с благородно-сдержанной манерой письма (зарисовки брата, 1856—1857, Лувр, Париж; рисунок головы баронессы Беллели, 1859, Лувр, Париж), то с жесткой реалистической правдивостью исполнения (портрет итальянской нищенки, 1857, частное собрание). 

На рубеже 60-х годов XIX века Эдгар Дега открывает собственную мастерскую в Париже. Основой его творчества являлась портретная живопись, но много внимания Дега уделал также историческим полотнам. Находясь в Италии, Дега написал ряд портретов, на которых изображены члены его семьи. После этого на протяжении нескольких лет портрет оставался одним из сильных его увлечений, чередуясь с исторической тематикой. Однако уже в начале 1860-х годов Дега вновь заинтересовался сценами из современной жизни, и в первую очередь скачками. 

Исторические полотна 

Это были сложные, большие работы, с помощью которых художник надеялся прославиться, выставив их в Салоне. Молодой художник, желающий выставляться в Салоне, в первой половине шестидесятых годов обращается к историческим сюжетам: «Молодые спартанки, вызывающие на состязание юношей» (1860), «Семирамида закладывает город» (1861), «Александр и Буцефал» (1861—1862), «Дочь Иеффая» (1859—1860), «Эпизод средневековой войны» («Бедствия Орлеана») (1865). Картины темные по колориту, суховаты по форме. В первой из перечисленных картин движения человеческих фигур на полотне лишены изысканной грации, они резки и угловаты, действие разворачивается на фоне обычного повседневного пейзажа. 

Фактически Дега так никогда и не закончил ни одного из этих произведений, несмотря на многочисленные подготовительные рисунки и наброски маслом. Например, в «Упражнениях юных спартанцев» он пренебрег исторической точностью, чтобы по-иному и явно по-современному представить тему из древней истории. Он нарисовал всю картину в классически строгом духе Пуссена, но придал лицам героев черты «детей Монмартра», черты хорошо знакомой ему молодежи парижских предместий. В «Семирамиде, строящей Вавилон» Дега создал волнующее оригинальное произведение, но, казалось, он сам не был уверен в правильном направлении своих поисков. Стремление к достижению предельно совершенного искусства сыграло с Дега злую шутку: движение к идеалу стало для художника самоцелью. Такие работы давали повод для разговоров о неудачах либо несостоятельности Дега в этом жанре. Нельзя, однако, не заметить, что буквально на нескольких полотнах он предложил самостоятельное решение проблемы, которая оказалась не под силу другим, не сумевшим наполнить сюжет своими собственными образами. 

Изображение скачек в творчестве Дега 

В 1861 году, во время своей поездки в Нормандию, Дега посетил конный завод и был очарован племенными лошадьми. В следующем году он познакомился с Эдуаром Мане, который, желая углубить интерес своего нового друга к современной жизни, ввел Дега в круг молодых художников, ставших впоследствии группой импрессионистов. К этому периоду относится и знаменитый автопортрет Дега с цилиндром и перчатками. 

В начале 60-х, во время поездки в Нормандию (которую он позже навещал не один раз), Дега был очарован лошадьми, которые с тех пор стали одним из любимейших сюжетов его живописи, и наряду с балетом стали своего рода визитной карточкой его искусства. Одна из излюбленных тем Дега — изображение лошадей перед стартом. Для того чтобы лучше передать нервное напряжение людей и животных в этот ответственный момент, он часто посещал скачки в Лоншане и впитывал в себя азартную атмосферу соревнований («Скаковые лошади перед трибуной», 1869—1872; «На скачках», 1877—1880 — обе в Музее Орсэ, Париж; «Жокеи перед скачками», 1881, Художественный музей Барбера, Бирмингем).Всего несколько штрихов порой достаточно художнику, чтобы схватить характерную позу, профессиональный жест: «Стиппльчез» (1866), «Жокеи перед трибунами» (около 1869—1872), «Скачки в провинции» (около 1870—1872), «Молодой жокей» (около 1866—1868). 

Путешествие в Италию 

Когда Дега в 1856 году отправился в Неаполь, он уже был основательно подготовлен, несмотря на свой юный возраст. Дега намеревался увидеться со своими итальянскими родственниками, но, главным образом, это было традиционное посещение Италии, которое предпринимали почти все французские художники. Хотя его пристрастия по-прежнему явно обуславливались влиянием Энгра, ранние работы, такие как автопортрет, уже заметно расходятся с этой традицией и свидетельствуют о его независимом мышлении. 

Интересно, что воздействие Италии и ее художественного наследия на Дега было не таким сильным, как он ожидал. Наибольшее влияние на его развитие оказала встреча с французским живописцем Гюставом Моро, состоявшаяся в 1858 году в Риме, скорее всего во Французской академии. Вилла Медичи (второе название Французской академии) радушно принимала всех французских художников, в том числе и не стипендиатов, желавших посещать вечерние занятия по рисунку с натуры. Связанные общими интересами, образовавшие своего рода колонию французские художники не имели почти никаких контактов с итальянским обществом и художниками. Не возникало особого желания вторгаться в итальянскую жизнь и у Дега, несмотря на его родственные связи. 

Моро, старше Дега на восемь лет, несомненно был талантливым учителем, а Италия нашла в нем восприимчивого к ее красотам гостя. Испытывавший интерес к таким разным художникам, как Рафаэль, Микеланджело, Корреджо и венецианцам — в особенности к Тициану и Паоло Веронезе, — Моро стремился максимально точно воспроизвести их краски, пренебрегая «деталями» — рисунком и композицией их произведений. С этой целью он экспериментировал, прибегая к различным живописным методам, в том числе с акварелью и пастелью. В значительной мере увлечение Дега такой техникой восходит к Моро, как и его работа с пастелью, которой он в основном пользовался в поздние годы жизни. В итоге, он изобрел собственный растворитель краски, названный им «эссенцией», используя скипидар в качестве разбавителя. При использовании этого растворителя поверхность получалась сухая и нежная, словно яичная скорлупа. 

Возвращение в Париж 

После трехгодичного пребывания в Италии Дега возвратился в Париж в 1859 году. К этому времени влияние Моро на него стало очевидным. Отвергая Ламотта и большей частью игнорируя традицию Энгра, Дега сосредоточил внимание на произведениях Эжена Делакруа. Все еще поддерживая тесные связи с Моро вплоть до начала 60-х годов, Дега постепенно отдалился от своего учителя, преуменьшая решающую роль, которую тот сыграл в его образовании. Критики часто характеризовали ранние работы Дега как созданные «Дега до Дега», не осознавая, что годы, отданные им учебе и экспериментам, чрезвычайно важны для понимания его более поздних произведений. После своего возвращения Дега решил стать заправским парижским художником. Он оставил апартаменты отца и снял новую большую мастерскую на Рю де Лаваль, в 9-м округе, в котором ему было суждено прожить всю жизнь. 

Все более становясь своего рода домоседом, Дега редко выезжал из города. Не покладая рук работал он над своими картинами, «кишки надрывая», как заметил его брат Рене в письме от 24 апреля 1864 года. «Просто ужас: что только не бродит в его голове», — продолжал Рене в том же письме, имея в виду постоянное стремление Дега к совершенству. Часто он работал над полотнами годами, так и не завершая их, а бывало — умудрялся выполнять сложные этюды в суматошном, шумном окружении. Это давало повод для некоторых сомнений со стороны родственников Дега: велико ли дарование молодого художника? В особенности его отец был склонен иронически замечать, что «наш Рафаэль все трудится, но еще не создал ничего, полностью завершенного», в то время как брат Рене был убежден, что «он имеет не просто талант, он гений». И только после того, как Дега написал «Оркестр Оперы» для Дезире Дио, фаготиста и центральной фигуры картины, семья Дега была наконец удовлетворена. Дио забрал картину в Лилль, тем самым сделав невозможным вносить в нее какие-либо изменения. «Это благодаря тебе он все-таки создал завершенное произведение, настоящую картину», — говорили в семье Дега музыканту. 

Портреты Дега 

В творческом наследии Дега портреты численно значительно превосходят все остальные жанры. Преобладание портретов частично можно объяснить влиянием отца, который считал, что этот жанр обеспечит сыну достойное существование. Хотя Дега иногда жаловался на усталость и скуку, работая над портретами, тем не менее интерес его к этому жанру остался неизменен со времен работы в мастерской Ламотта. До своего возвращения из Италии Дега рисовал в основном родственников, создал он и несколько автопортретов. Тонкий психологизм, одухотворенность, ощущение тихой жизни души воплощены здесь с глубиной, сопоставимой с духовными открытиями литературы столетия, и в то же время внимание к форме, отточенность линии, каллиграфия рисунка заставляют вспомнить работы Фуке и Франсуа Клуэ. Оставив некоторые портреты незавершенными, Дега в конце концов закончил честолюбиво задуманные большие групповые портреты. Основной заботой Дега в этом жанре первые двадцать лет была трактовка фона и соотношение фигур с окружающим пространством. После простого темного фона, такого, как в раннем «Автопортрете» (1855), последовали более сложные решения. В некоторых случаях Дега добавлял атрибуты социального статуса позирующего («Анри Руар перед своей фабрикой») или обогащал картину детально разработанной обстановкой («Коллекционер гравюр»). 

В 1860-е годы мастер создает серию великолепных портретов, продолжающих традиции Энгра, но в то же время, неповторимо индивидуальных по стилю. В них уже ярко проступают такие характерные для творчества Дега черты, как психологическая правдивость в передаче модели, строгость и благородство колорита, изящество и утонченность цветовой нюансировки. Вскоре в этих портретах появляется и нечто более новаторское. Например, в «Женщине с хризантемами» (1865) художник смело отодвигает главную фигуру в край холста и срезает ее рамой. 

Портрет семьи Беллели 

Поездки по Италии и влияние итальянских живописцев XV века подвигли Дега на создание группового портрета семьи Беллелли. Классические традиции в композиции на этом полотне соседствуют с характерными персонажами, что положительно отличает эту работу художника. На этом внушительном групповом портрете изображены тетушка Дега Лаура со своим мужем, бароном Дженнаро Беллели, и двумя детьми. Лаура беременна третьим ребенком, хотя черное платье скрывает ее положение. В это время она продолжала носить траур по своему отцу, деду Дега, который умер совсем недавно — его портрет висит позади Лауры. Дега начал писать эту картину в 1858 году, когда находился в гостях у своих родственников во Флоренции. Здесь он сделал множество предварительных набросков, но окончательный вариант написал уже после возвращения в Париж в 1859 году. К тому времени этот портрет был самой грандиозной работой художника. Фигуры здесь изображены почти в натуральную величину, а сама картина выглядит тщательно продуманной. Мощь и глубина композиции обнаруживают стремление художника следовать образцам итальянского Ренессанса и традициям мастеров старшего поколения, прежде всего Энгру, который когда-то также создал в Италии ряд выдающихся портретов. В то же время картина отличается свежестью и индивидуальным взглядом художника. Позы стоящих на портрете людей нетрадиционны, и в целом полотно передает атмосферу крепких родственных связей, хотя на самом деле брак Лауры нельзя было назвать счастливым. 

Вот ещё одно описание этой картины ценителем и знатоком искусства : «В сравнении с официальной салонной портретной живописью, для которой фотографическая точность, фотографическая постановка и достоверность моментального снимка были непременным условием эстетики, картина в своей смелости и правде означала настоящую революцию. У Дега фигуры не позируют как на современных ему фотографиях и среднего качества салонных портретах. Только Джованна, одна из дочерей, смотрит на воображаемого зрителя, остальные фигуры сосредоточены друг на друге. Баронесса стоит свободно, у нее гордая, прямая и чопорная осанка. Маленькая Джулия выхвачена в момент минутной взволнованности. Она сидит на краешке стула, левая нога скрыта — прием мастера, которым он передает спонтанную непосредственность. Для академической живописи того времени это было явным осквернением святыни… В этой картине уже появляется намек на ту манеру видения, которая затем так будет поражать у Дега, когда в любом мотиве он безоглядно будет оставаться только самим собой» (Э. Хюттингер). 

Импрессионисты и Дега 

В 1861 году Дега знакомится с Эдуаром Мане, дружба с которым продолжалась до конца жизни последнего. Будучи человеком весьма авторитетным в среде молодых художников, неформальным главой Батиньольской группы, Мане познакомил Дега с молодыми живописцами, ставшими впоследствии известными как импрессионисты. В немногочисленных кружках, объединявших художников, Дега обладал безусловно высокой репутацией благодаря своим манерам, тонкой культуре, учтивости, своеобразному, сочетавшемуся с резкостью, обаянию, — все это вызывало к нему известное уважение. 

С Эдуардом Мане Дега сближает общее неприятие академического салонного искусства. Дега больше интересовался современной жизнью во всех ее проявлениях, нежели вымученными сюжетами выставленных в Салоне картин. Не принимал он также и стремление импрессионистов работать на открытом воздухе, предпочитая мир театра, оперы и кафешантана. Более того, он не любил пленэр, считая, что на воздухе рассеивается внимание, и безоговорочно отдавал предпочтение управляемой среде студии. Поскольку стиль Дега основывался на прекрасном рисунке, его картины обладают точностью изображения, совершенно нетипичной для импрессионизма. 

Придерживаясь достаточно консервативных взглядов как в области политики, так и в личной жизни, Дега был чрезвычайно изобретателен в поисках новых мотивов своих картин, используя неожиданные ракурсы и укрупненные планы («Мисс Лала в цирке Фернандо», 1879, Национальная галерея, Лондон). "Уловленные мгновения" — так, пожалуй, можно было бы выразиться о многих работах Эдгара Дега. В этом его глубокое внутреннее сродство с импрессионистами. Все они были поэты трепетного, подвижного мира, все понимали жизнь как постоянное движение. И если у пейзажистов это постигалось через движение воздуха, света, смену времен дня и года, через постоянный круговорот природы, то Дега стремился передать живую сущность мира через движение человека. 

1860-е годы во Франции были ознаменованы пресыщением молодой прогрессивной интеллигенции буржуазными устоями Империи Наполеона III. Новая волна художников ломала традиционные представления о живописи, о сюжетах и героях картин, вводя в их круг простые сцены из жизни наполеоновской Франции. Манера и яркость их творчества была близка и Эдгару Дега. Тот, однако, в отличие от импрессионистов, был более социальным художником; отходя от традиций классицизма и романтизма старых школ живописи Франции он больше внимания обращал не на отвлечённые повседневные образы современной жизни, а на сюжеты, связанные с повседневным, часто тяжёлым трудом его современников. 

Импрессионисты больше внимания обращали на свет (здесь можно вспомнить картины Мане и Моне), Эдгар Дега, в свою очередь больше внимания обращал на движение. Даже определённый успех исторической картины Дега «Несчастья города Орлеана» в Салоне 1865 года не отбили у художника осознанного желания изображать современную жизнь в своей новой, несколько революционной по тому времени манере. Критики часто сходятся в том, что, несмотря на нежелание Дега (в отличие от импрессионистов) работать на пленэре, принципиально их творчество в общем очень схоже, что, в свою очередь позволяет причислить Эдгара Дега с кругу импрессионистов. При этом сам Дега отвергал термин «импрессионизм», как и некоторые принципы творчества художников-новаторов, и к концу жизни дистанцировался от их общества. Остаётся напомнить, что деление живописи, равно как и живописцев по стилям, всегда очень условно. Сами названия направлений и стилей, как правило, случайны, появлялись и закреплялись стихийно, и мало что говорят о том явлении искусства, которое называют. Скорее речь идёт о каком-то общем для эпохи порыве, выраженном каждым художником индивидуально и своеобразно. 

Франко-прусская война 

В 1870 г. волна франко-прусской войны докатилась до Парижа. Так же, как и Мане, Дега записался добровольцем в армию. Служил в пехоте и артиллерии. Дега записался добровольцем в пехотный полк, однако на первых же стрельбах обнаружилось, что художник плохо видит правым глазом, — это было началом болезни, которая обернулась в конце жизни почти полной слепотой. Из-за слабого зрения Дега был переведен в артиллерийский полк. 

Семидесятые годы и выставки импрессионистов 

По окончании войны Дега побывал в Великобритании, затем посетил США, где проживали его родственники по материнской линии. В 1871 году, когда война закончилась, художник совершил короткую поездку в Лондон, а зимой 1872—1873 года провел несколько месяцев в Новом Орлеане, у своих американских родственников. Одна из двоюродных сестер Эдгара, Эстель Мюссон, была слепой, и Дега испытывал к ней особую симпатию, уже тогда предчувствуя, что и сам может вскоре потерять зрение. 

В 1873 г. художник вернулся в Париж. Для него наступили тяжёлые времена: умер его отец, оставив большие долги. По другим источникам, долги были следствием неудачных сделок на американской бирже хлопка братьев Дега, получивших в наследство брокерскую контору своего дяди. Желая сохранить семейную репутацию, Дега заплатил часть долга из своих денег, доставшихся ему в наследство, однако этого оказалось недостаточно. Ему пришлось не только продать дом и собранную отцом коллекцию картин старых мастеров, но и впервые задуматься над продажей своих собственных работ. Как нельзя кстати пригодилось знакомство с импрессионистами — Дега участвовал почти во всех их выставках начиная с 1874 года. 

Между 1874 и 1886 годами состоялось восемь выставок импрессионистов, и Дега принял участие в семи из них, пропустив только предпоследнюю, в 1882 году. Будучи выдающимся рисовальщиком, Дега умел изображать современную ему жизнь с мастерством, достойным кисти художников былых времен. Финансовый кризис, который Дега пережил после смерти отца, оказался после нескольких лет напряжённой, ежедневной работы преодолённым, и уже к 1880 году Дега стал заметной и уважаемой фигурой в парижском мире искусств. После заключительной выставки импрессионистов в 1886 году художник перестал публично выставлять свои работы, предпочитая продавать написанные им картины по высокой цене через нескольких торговых агентов. 

Танцовщицы Дега 

Необычайная популярность балетных сценок, запечатленных Дега, легко объяснима, поскольку художник показывает нам мир грации и красоты, не впадая при этом в излишнюю сентиментальность. Жизнь балета передана им так ярко, что легко можно представить, насколько свежими и оригинальными казались эти картины современникам Дега. Художники, писавшие балет до Дега, либо выстраивали геометрически правильные композиции, либо изображали звезд балета, склонившихся в изящном поклоне. Такие портреты напоминали фотографии голливудских кинозвезд, сделанные для обложки глянцевого журнала. 

«Меня называют живописцем танцовщиц», — писал Дега. Он в самом деле часто обращался к этой теме. Но совершенно неверно думать, что Дега был эротоманом. «Балерины всегда были для меня лишь предлогом, чтобы изобразить замечательные ткани и ухватить движение», — говорил Дега. 

Интересна запись из «Дневника» Эдмона де Гонкура, сделанной 13 февраля 1874 г.: «Вчера я провел целый день в мастерской удивительного художника по имени Дега. После множества попыток, опытов, прощупываний во всех направлениях он влюбился во все современное, а в этой современности остановил свой взгляд на прачках и танцовщицах. В сущности выбор не так уж плох. Все — белое и розовое; женское тело в батисте и газе — самый очаровательный повод для применения светлых и нежных тонов… Перед нашими глазами проходят танцовщицы… Картина изображает балетное фойе, где на фоне светлого окна вырисовываются фантастические очертания ног танцовщиц, спускающихся по лестнице; среди всех этих раздувающихся белых облаков реет красное пятно шотландки, и резким контрастом выступает смешная фигура балетмейстера. И перед нами предстают схваченные в натуре грациозные изгибы тел, повороты и движения этих маленьких девушек. Художник показывает свои картины, время от времени дополняя пояснения воспроизведением какой-нибудь хореографической фигуры, имитацией, говоря языком танцовщиц, одной из арабесок. И поистине забавно видеть, как он, стоя на носках, с занесенными над головой руками, смешивает эстетику танца с эстетикой живописи, рассуждая о нечистых тонах Веласкеса и силуэтности Мантеньи.» 

Когда-то, Антуан Ватто, любитель театральных сюжетов, предпочитал рисовать обворожительных легкомысленных дам и изящных меланхоличных юношей в наигранных застывших позах, бывших для Ватто зримым символом красоты условного и хрупкого мира — прекрасного, отделённого своей ирреальностью от обыденной жизни. Будучи безупречным наблюдателем, Дега подмечал то, что никогда не было удостоено внимания художников прошлых лет: движение руки какой-нибудь сидящей рядом дамы, или оставленный кем-то бинокль, или одинокий веер, забытый на кресле молодой девушкой. Разве мог Антуан Ватто позволить себе изображать сцену, глядя на нее сквозь сотни зрителей, сидящих в зале, изображать не само действо, а профиль случайного соседа, невольно подслушанный разговор и мимику собеседников? Эдгар Дега воспринимал театр именно так. На тему танцовщиц Дега, в сильной степени, повлиял Оноре Домье. В своих литографиях он как раз и изображал случайные, выхваченные из общего плана театральные сценки, лица он превращал в гротесковые маски, напоминающие театральные маски Калло. 

Хрупкие и невесомые фигурки балерин предстают перед зрителем то в полумраке танцевальных классов, то в свете софитов на сцене, то в короткие минуты отдыха. Кажущаяся безыскусность композиции и незаинтересованная позиция автора создают впечатление подсмотренной чужой жизни («Танцевальный класс», 1873—1875; «Танцовщица на сцене», 1878 — обе в Музее Орсэ, Париж; «Танцовщицы на репетиции», 1879, МГИИ, Москва; «Голубые танцовщицы», 1890, Музей Орсэ, Париж). Та же отстраненность наблюдается у Дега и в изображении обнаженной натуры. 

Много раз говорилось об отстранённости Дега по отношению к его моделям. В самом деле, изображение танцовщиц на картинах Дега лишено эротического чувства или ощущения какого-либо личного человеческого контакта. Некоторые знатоки творчества Дега считают, что можно заметить контраст между бесстрастной объективностью в обрисовке персонажей — и теплым, живым чувством, разлитым в самой живописи. Это утверждение, возможно, близко к объективности там, где речь идёт о колорите фона, а вот утверждение, что картины Дега несут в себе и тонкую, чуть грустную иронию художника, и его глубокую нежность к моделям, похоже на эмоциональность самого искусствоведа и не может быть доказано. Вообще сфера чувств в живописи многих художников не выражена прямо, и все описания спектра эмоций, будто бы существующих в той или иной картине, лишь фантазии, которые не могут быть ни доказаны, ни опровергнуты. В этом их сила и слабость. 

Изображение кафешантанов в творчестве Дега 

Наиболее точное свидетельство о кафешантанах принадлежит кисти аристократа и завсегдатая элегантных салонов парка Монсо Эдгара Дега, опередившего Тулуз-Лотрека на целое десятилетие. На протяжении последней трети XIX века, до появления кинематографа, кафешантаны оставались любимым местом отдыха парижан. Эти заведения были весьма разнообразны и встречались всюду, как в наши дни кинотеатры: на Монмартре, Страсбурском бульваре, на Елисейских полях и в пригороде. Самыми привлекательными были, конечно, те, что открывались летом, на свежем воздухе, в садах, иллюминированных белыми газовыми шарами. 

Дега, не любивший открытого пространства, предпочитал искусственное освещение, газовая подсветка помогала ему найти новые решения. Своим друзьям-импрессионистам он говорил: «Вам нужна жизнь естественная, мне — искусственная». И тем не менее сцены из жизни кафешантанов на его полотнах отвечали первейшей задаче, поставленной импрессионистами перед собой, — отражать современность. Демократичность и даже некоторая вульгарность кафешантанов притягивали его. Такая атмосфера забавляла и развлекала Дега. Там встречались неординарные личности: чревовещательницы, эксцентрики, патриотки, крестьянки, сентиментальные дамочки, эпилептики… Типажи подобного рода существуют до сих пор, и, если поразмыслить, любую современную звезду эстрады можно причислить к одной из этих категорий. У Дега не было предпочтений; он охотно посещал как элегантные заведения на Елисейских полях, Ла Скала, Ба-Та-Клан, Элизэ-Монмартр, так и сомнительные кабаки Бельвиля и Ла Вилет, где его привлекали необычные силуэты. 

Личная жизнь 

В личной жизни Дега был одновременно сдержанным и вспыльчивым, случавшиеся с ним временами приступы гнева, как правило, были вызваны опасениями потерять свою независимость. Маленький, в круглой широкополой шляпе, с насмешливо-грустным взглядом, не терпящий шума, презирающий суету, Дега был аристократом и по рождению, и по духу, что не помешало ему стать одним из самых демократичных художников своего времени. Друзья и члены его собственной семьи отзывались о Дега как о неуклюжем прямом человеке. И действительно, однажды его с нежностью назвали «медвежонком» за частое ворчание и брюзжание. Отношение Дега к собственному телу было свободным от условностей. В самом деле, ванна, которую мы часто видим на его многочисленных поздних картинах моющихся женщин, была смело поставлена им посередине мастерской. Он также был известен как способный мимический актер или клоун, поэт Поль Валери объяснял это итальянским происхождением художника. 

Не сохранилось никаких свидетельств стремления Дега к физической близости к танцовщицам балета или какой-либо из его натурщиц, впрочем, как и каких-либо иных сведений о личной жизни художника. Никто не знал, есть ли у Дега любовница. Сам Дега никода не рассказывал о своих отношений с женщинами, и некоторые исследователи делают из этого вывод, что Дега был вуайеристом, то есть получал наслаждение не от полового акта, а от разглядывания женского тела. Но такой вывод тоже не имеет никаких доказательств, и не может быть признан справедливым. Это всего лишь предположение, одно из многих допустимых в данном случае. С тем же успехом можно полагать, что Дега вёл регулярную интимную жизнь с проститутками. Это тоже вполне логичное предположение, ведь эти женщины не интересовались искусством и не знали, кто такой Дега. Следовательно, их неосведомлённость позволяла Дега хранить свою личную жизнь в тайне, что вполне соответствовало его замкнутому характеру и боязни стать предметом пересудов и каких-либо насмешек. Это предположение тем более вероятно, что Дега часто говорил в молодости о том, что он хотел бы стать знаменитыи и неизвестным, то есть получить славу и деньги, но не страдать при этом от назойливого внимания окружающих. Мир проституток как раз и подходит на роль среды, в которой Дега мог быть неизвестным, но при этом использовать все выгоды своего материального положения. Впрочем, это тоже лишь предположение. 

«Хлопковая контора» 

По возвращении во Францию Дега создает «Хлопковую контору» (1873 год), картину, замечательную по композиции, экспрессии, свету и цвету. Эту картину Дега написал во время поездки к своим родственникам в Новый Орлеан. Сюжет, выбранный им для своего полотна, — деловая контора — до этого тщательно обходили стороной все художники. Точные портреты персонажей великолепно вписаны Дега в атмосферу деловой обстановки, и в целом картина представляет собой живую зарисовку повседневной жизни, перекликаясь скорее с романами Эмиля Золя, чем с большинством работ современных Дега живописцев. Новый Орлеан был в то время четвертым по величине городом Соединенных Штатов, а как морской порт соперничал с главным портом страны, Нью-Йорком. Основой процветания города была торговля хлопком. Дега писал своему другу: «Один хлопок. Все здесь живут только хлопком и ради хлопка». На переднем плане картины сидит дядя Дега, Мишель Мюссон, брокер хлопковой биржи; брат художника, Рене де Га, изображен читающим газету, а другой его брат, Ахилл де Га, прислонился к перегородке на заднем плане слева. Рене и Ахилл занимались импортом вина в Новый Орлеан, и Дега гордился их успехами. Сюда, в контору дяди, они просто заглянули ненадолго и потому бездельничают, в то время как все остальные заняты работой. Хотя работа производит впечатление спонтанности, ее композиция была продумана так же тщательно, как и на всех полотнах Дега. Например, одетые в черное фигуры расставлены так, что ярко выделяются на заднем плане и словно выступают из картины. Позже он пишет портрет художника Лепика («Площадь Согласия») — в определенной степени революционный тип портретного искусства, когда окружение главного (условно) персонажа имеет не меньший вес, ценность и значение, чем герой портрета. 

«Заведение Телье» - работы из серии монмартрских зарисовок были выполнены Дега на заказ для роскошного издания «Семья Кардиналь», задуманного Людовиком Галеви. С этой целью им было собрано множество этюдов, литографий, монотипий и рисунков. Тема заинтересовала Дега, и он продолжал ее разрабатывать с воодушевлением, в духе Рабле, что тем более странно, так как Алеви вскоре отказался от своего замысла. При жизни Дега эти сделанные на скорую руку работы видели лишь немногие счастливчики, среди которых был приходивший от них в восторг Ренуар. Воллару удалось заполучить несколько рисунков для использования их в качестве иллюстраций к «Заведению Телье» Мопассана и «Гримасам куртизанок» Пьера Луи. Лишь благодаря такому счастливому стечению обстоятельств эта малоизвестная сторона творчества Дега дошла до нас. Под предлогом желания оставить память о брате незапятнанной Рене де Га после его смерти уничтожил большую часть рисунков, найденных им в мастерской Эдгара. 

Воллар, всегда медленно осуществлявший свои планы, опубликовал «Заведение Телье» с иллюстрациями Дега только в 1934 году. Книга получилась изумительная; купив экземпляр, Пикассо считал ее жемчужиной в своем собрании. Позже он завещал ее Лувру, где она до